Реальные мифы и нереальные миры Сергея Калмыкова

Как будет отмечать город день рождения одного из самых известных своих художников? Скорее всего, никак

6 октября день рождения народного художника Казахской ССР Сергея Ивановича Калмыкова.

Того самого, который художник, иллюстратор, декоратор, писатель. «Магистр цветной геометрии, гроссмейстер волнистых линий и линейных искусств, Гений Первого ранга Земли, Вселенной и её окрестностей…». Вот так нескромно представлял он себя миру. И он действительно таким был в своем творчестве.

А на первом фото — последний автопортрет Калмыкова, он его создал за два месяца до смерти. Всего же в своей жизни он написал 30 автопортретов. Может быть, и больше, но исследователям его творчества известны только 30.

Не знаю, как будет отмечать город день рождения одного из самых известных своих художников, скорее всего никак…

А мы с вами отметим, да? Нам же он человек не чужой…

У нас уже сложилась традиция экскурсий, посвященных Калмыкову. Проводим два раза в год – на день рождения в октябре и на день памяти в апреле. Народу, надо сказать, приходит немного. Но мы не сдаемся, проводим и будем проводить.

Он же жил в нашем городе, работал в нашем городе и сохранил его на своих картинах. И очень хочется напомнить об этом алматинцам… Мы живем в городе, в котором жил и творил гений…

А еще он был единственным художником «Серебряного века», дожившим до конца 1960-х годов. Всем своим творчеством он стремился вырваться за рамки привычного, традиционного искусства – и ему это несомненно удалось: мир его картин фантастичен и нереально прекрасен. Искусствоведы даже придумали для описания его творчества отдельное направление – «фантастический экспрессионизм». Он сумел выработать свой стиль, яркий, экспрессивный и при этом четкий, линейный. Удивительный художник, творчество которого намного опередило время…

А еще он был фантастически работоспособен. Он был не только художником, он был мыслителем, теоретиком искусства, и оставил нам, не очень благодарным потомкам, огромное творческое наследие: дневники, картины, афиши, литературные произведения. Точное количество его работ неизвестно. Только в Государственном музее имени Абылхана Кастеева в Алматы находится 1111 его работ! Считается, что это крупнейшая «калмыковская» коллекция из известных. Несколько десятков картин хранятся в Русском музее в Санкт-Петербурге, в Пушкинском музее в Москве, в Оренбурге… Большое количество его работ в частных коллекциях – в Казахстане, в России, США, Европы…

А потом он умер. Как указано в документах Республиканской психиатрической больницы Казахской ССР, тогда расположенной по адресу город Алма-Ата, улица Узбекская, 99 (сейчас проспект Сейфуллина), «при явлениях резкого истощения и сердечно-сосудистой недостаточности» 27 апреля 1967 года в 19 часов.

Живописец, график, театральный художник, один из важнейших представителей русского авангардного искусства, художник, работы которого стоят сейчас десятки тысяч долларов скончался в полном одиночестве и нищете.

А чуть позже город и вовсе потерял его могилу.

Да, так бывает. У Сергея Ивановича не было родных в Алма-Ате, он уже был пенсионером, жил затворником, с бывшими коллегами не общался, а друзей и вовсе не имел. Все силы отдавал творчеству, все деньги тратил на краски и холсты…

Наши краеведы, историки, поклонники его творчества долгие годы его могилу искали, но не находили.

Нашла я, нескромно, но факт. Хотя и не искала, и (стыдно признаться) по большому счету даже не была поклонницей его творчества.

Впрочем, слово «нашла» неправильное — мне эту могилу показал человек, который точно знал, где похоронен Сергей Иванович Калмыков. Это Олег Федоров, алматинец, родители которого были художниками и были знакомы с Калмыковым. Отец даже некоторое время был директором художественного училища. Мама умерла молодой в январе 1967 года, и ее могила находилась рядом с могилой Калмыкова. Олег рассказывал: когда они с отцом ходили на кладбище к маме, всегда заходили и к Сергею Ивановичу. Вот могила и запомнилась – скромный холмик с деревянной плашкой, на которой была указана фамилия и номер.

Время почти сравняло холмик с землей, а от деревянной дощечки осталась лишь труха. Так что пришлось искать доказательства, что могила эта действительно принадлежит Калмыкову. Эксгумация с последующим генетическим анализом вообще не вариант в данном случае – нет генетического материала, не с чем сравнивать, своих детей у Калмыкова не было, родственники хоть и были, но их мы не знаем…

Потому доказывали методом исключения – Анна ДЕГТЯРЕВА, моя соратница по множеству проектов и моя дочь по совместительству, прошла по кладбищу с фотоаппаратом и сфотографировала ВСЕ надгробия. А я засела в городском архиве (спасибо всем-всем его сотрудникам за помощь и поддержку) и стала искать в похоронной книге все фамилии с надгробий.

Нашла всех. И только одна безымянная могила была в этом квадрате – и это могила Сергея Ивановича Калмыкова.

Конечно, одна б я не справилась, поддержал советами, идеями и энергией некрополист Георгий Алексеевич АФОНИН, я сразу к нему обратилась за советами, и его опыт и научный подход к поиску помог очень…

Потом на могиле поставили оградку и памятник, они скромные, очень скромные, но пока на другие нет сил и возможностей. Тут тоже помогли люди – Наталья и Анатолий КУЛАКОВЫ выделили на это деньги из семейного бюджета, да и устанавливали своими руками…

Спасибо большое, это был важный шаг: «пустое» место на Центральном кладбище долго пустым оставаться не может, и я очень боялась, что его «займут».

А потом мы с Аней и Георгием Алексеевичем провели пресс-конференцию. Рассказали про наши исследования и его результаты – а там почти детектив получился, впору книгу писать, что и буду делать, конечно…

Мистический детектив с элементами фантастики.

Как и творчество Калмыкова, как и его жизнь — фантастически яркая. Вокруг его имени всегда было много легенд, мифов…

Пожалуй, это самый «мифологизированный» казахстанский художник. Чего только нем не говорят! Что он бежал в Алма-Ату, спасаясь от сталинских репрессий. Что это его ПЕТРОВ-ВОДКИН изобразил верхом на коне, что была у него прямая связь с космосом – настолько невероятно космические у него картины…

Мифы есть в каждом городе, где он жил и творил: Петербург, Оренбург, Алма-Ата.

Пожалуй, не успело ничего мифического о Калмыкове создаться только в Самарканде, где он родился 6 октября 1891 года.

Три года назад, когда я начинала свое расследование (и по большому счету и свое знакомство с жизнью Калмыкова), я отправилась в Самарканд. Хотелось найти документы, с ним связанные.

Документы потом нашлись в Алматы в Центральном архиве, но в Самарканде я как-то быстро пропиталась духом города и даже сходила в церковь, где его крестили. Конечно, там уже не церковь давным-давно, но здание стоит.

И вот – там никто, ну совсем никто про Калмыкова не знает – я про архивистов, краеведов, историков, с кем я общалась. Потому, думаю, что там недолго жил — через три года после рождения семья перебралась в Оренбург.

В Оренбурге Калмыков сначала учился в начальной школе, затем в классической гимназии, где, как он сам признавался, «сидел по два года в 4 и 5 классе». А потом, уже 18-летним юношей, уехал в Москву, где продолжил обучение в художественной частной школе Константина ЮОНА и был вольнослушателем в Московском училище живописи, ваяния и зодчества.

И в этом городе про него не просто помнят и знают, но и очень чтят. Есть и мемориальная доска на доме, где он жил до отъезда в наш город.

В 1910-м он отправился в Петербург – опять учиться, на этот раз у Мстислава ДОБУЖИНСКОГО и Кузьмы Петрова-Водкина. Они оказали огромное влияние на молодого художника и на все его дальнейшее творчество.

Хотя Калмыков никогда и никому не подражал, нет. Его работы настолько самобытны и уникальны, что перепутать «Калмыкова» с кем-то другим практически невозможно. Ну разве только этот другой очень хотел бы, чтобы его перепутали: Калмыков сейчас самый подделываемый казахстанский художник.

С петербургским периодом жизни связан и один из самых стойких мифов о Калмыкове.

Речь идет о картине Петрова-Водкина «Купание красного коня», написанной в 1912 году. Коня Петров-Водкин писал с реального жеребца по имени Мальчик. И это совершенно никем не оспаривается. А вот длинноногим подростком на коне долго время считали (да и сейчас многие считают) юного Сергея Калмыкова. Впрочем, Калмыков и сам утверждал, что моделью был он: «К сведению будущих составителей моей монографии. На красном коне наш милейший Кузьма Сергеевич изобразил меня. …В образе томного юноши на этом знамени изображен я собственной персоной».

Однако исследователи творчества Петрова-Водкины с этим утверждением не согласны и уверены, что юноша, сидящий на коне верхом, писан художником с двоюродного брата Шуры, Александра Ивановича ТРОФИМОВА. И этому есть письменные подтверждения, где Кузьма Сергеевич признается, что есть у юноши на картине черты его любимого кузена.

Но совсем без Калмыкова не обошлось! Есть такой факт. После летних каникул 1911 года – за год до того, как Петров-Водкин написал «Купание красного коня»! — Калмыков привез в Петербург серию этюдов, один из которых — «Купание при закате солнца» — как раз про купающихся красных коней… Искусствоведы считают, что именно эта ученическая картина и вдохновила Петрова-Водкина на создание собственной работы на эту же тему.

Революцию 1917 года Калмыков встречает в Оренбурге. Оренбургский период – это время формирования Калмыкова как универсального мастера: «живописца-станковиста, рисовальщика, гравера, сценографа». Именно тогда он проявил себя во всех жанрах и техниках, в которых потом будет работать до конца жизни. Именно в Оренбурге им был создан живописный цикл о древнем Вавилоне, цикл абстрактной живописи в стилистике экспрессионизма и «фантазийная серия» — десятки импровизаций в специфической «калмыковской» стилистике. Зародился стиль этот в Оренбурге, а в Алма-Ате стал характерной чертой, узнаваемым стилем творчества Калмыкова.

Для Алма-Аты Калмыков стал фигурой легендарной. Во-многом произошло это благодаря роману Юрия ДОМБРОВСКОГО «Хранитель древностей», одним из героев которого был Калмыков: «Зыбин этого чудака знал. Месяц тому назад он подал объяснение в милицию (нажаловались соседи) и подписался так: «Гений 1 ранга Земли и Галактики, декоратор-исполнитель Балета им. Абая Сергей Иванович Калмыков». Гением человечества, как известно, в то время на земле числился, только один человек, и такая штучка могла выйти очень боком – ведь черт его знает, что за этим титулом кроется, может быть, насмешка или желание поконкурировать. Кажется, такие сомнения в сферах высказывались, но дальше них дело все-таки не пошло. Может быть, кто-то из власть предержащих повстречал Калмыкова на улице и решил, что, мол, на этой голове много не заработаешь. А зря! Голова была стоящая».

Уже в наше время появилось утверждение, некий миф, что из Оренбурга ему пришлось бежать в Алма-Ату, спасаясь от «гонений». Мол, советская власть в 30-е годы затеяла в среде интеллигенции «чистки», вот художник и был вынужден перебраться на окраину советской империи.

Возможный источник этой легенды — израильский писатель Давид МАРКИШ. В своем романе о Калмыкове «Белый круг» он высказал предположение, что нестандартное, выходящее за рамки общепринятых норм поведение художника – это его защита от сталинских гонений и цензуры. «Калмыков всю жизнь играл роль городского сумасшедшего. Эта роль, исполненная мастерски, спасла его от ареста и расстрела. Всю свою жизнь он не желал приближаться к власти», — такова версия Маркиша.

От советской власти, конечно, в то время можно было всякого ожидать. Но документы, дневниковые записи и воспоминания самого Калмыкова предлагают иную версию тех событий – никаких гонений не было, был поиск себя, поиск творческих идей.

К тому ж Калмыков весьма своеобразно анализировал политическую и художественную ситуацию, он четко осознавал, что, цитируем его дневник: «Революция — одно, кризис — другое, искусство — третье. Ничего общего между ними нет. Это разные вещи».

В автобиографических документах он, как ни странно, тепло отзывается о работе в советских учреждениях Оренбурга. Для него всегда на первом месте стояла возможность реализации своего творчества. «Искусство, только искусство, и ничего более!», — писал он в дневниках.

Но и в Оренбурге, и в Алма-Ате он активно работает над государственными заказами. И он этой работой явно доволен. Работы было много.

Калмыков (кстати!) оформлял в 1920 году «Учредительный съезд Советов Киргизского Края», на котором была образована Казахская АССР.

А в 1922-1923 годах трудился в редакции газеты «Оренбургский рабочий» изготовителем клише.

А потом преподавал в студии изобразительных искусств в оренбургской военной школе командного состава.

Пять лет – с 1928 по 1933 — Сергей Иванович был оформителем советских учреждений: столовых, клубов, домов культуры, цехов, интерьеров, оренбургского железнодорожного узла, депо, паровозоремонтного и шпалопропиточного заводов, дома Красной армии, швейной фабрики и мероприятий – «книжных базаров», «празднеств кооперации» и дней Осоавиахима.

Документов, иллюстрирующих его оренбургский трудовой путь, в архивах много. Сохранился и листок бумаги, где рукой самого Сергея Ивановича составлен список театров, где он служил декоратором: их двадцать.

И последней в списке стоит Алма-Ата, куда он приехал по приглашению композитора Евгения БРУСИЛОВСКОГО, того самого, основоположника композиторской школы Казахстана, автора первой казахской оперы «Кыз Жибек» и еще множества музыкальных произведений, ставших классикой казахстанского музыкального искусства.

Это было предложение, от которого отказаться было сложно, почти невозможно. Калмыкову очень нравился театр, а точнее, ему нравилась опера. «Люблю оперу за сердечную музыку, за хорошее пение, за то, что много народа, за то, что есть где размахнуться художнику», – напишет Калмыков в автобиографии 1938 года.

С 1932 года Калмыков работает главным художником в «передвижной опере Средне-Волжского края» (Пензенский государственный передвижной оперный театр) под руководством Ф.П. ВАЗЕРСКОГО. Здесь он, как постановщик, оформил 32 оперных и балетных спектакля. Это были оперы «Аида», «Князь Игорь», «Хованщина», «Руслан и Людмила», «Пиковая дама». А это все очень сложные постановки, требующие знания исторической и театральной специфики опер.

Во время театральных сезонов он работал с оперной труппой в Ижевске, Орске, Пензе, Ульяновске, Гомеле, Бобруйске, Курске, Сызрани, Чапаевске и Актюбинске. И вот там, в Актюбинске (сейчас Актобе), Калмыков и встретился с Евгением Брусиловским. Евгений Григорьевич был командирован в Актюбинск для приглашения труппы Вазерского на гастроли в Алма-Ату.

Алмаатинская опера тогда остро нуждалась в специалистах, талантливых, смелых, ярких. И Калмыков был именно таким. В Центральном Государственном архиве РК хранится дневник Брусиловского, недавно частично опубликованный. И там есть запись о первом сильном впечатлении, оказанным на него Калмыковым, его своеобразием в манере говорить и одеваться, его талантом, работоспособностью: «…Художник театра, очень своеобразный человек, делал из одной заготовки для декорации – две разных. Так, например, с одной стороны была «Кармен», но если холст повернуть, то получалась декорация для балета «Щелкунчик». Все декорации были мягкие и весьма портативные». Потому-то и уговорил Брусиловский перебраться в Алма-Ату.

Хотя, наверное, не пришлось особенно и уговаривать. Для Калмыкова это приглашение было очень интересным, мне кажется – это была возможность работать в новом театре, с новой труппой, создавать совершенно новые декорации и таким образом выражать себя в творчестве. То есть делать то, к чему Калмыков всей своей душой и стремился.

Оперный театр в Алма-Ате стал единственным местом работы Калмыкова. Почти. Очень непродолжительное время он работал в Казахском отделении Худфонда СССР, но буквально через несколько месяцев вернулся в театр. А «театральная» привычка экономить основу станет чем-то вроде визитной карточки художника: он часто будет писать свои работы на обеих сторонах холста, остававшегося для него большую часть жизни малодоступной роскошью. Или на круглых донышках шляпных коробок.

Творческий путь Калмыкова охватывает почти 60 лет, с 1908 по 1967 год. Из них 35 лет пришлись на наш город, на Алма-Ату, и именно у нас городе он создал большую часть своих самых известных живописных, графических произведений и значительную часть литературного наследия…

Именно здесь его запомнили ярким человеком в странных одеждах, именно здесь он стал своеобразным символом города. И именно этот период остается наименее изученным в его биографии.

Да, удивительный факт: о творчестве Калмыкова написаны статьи и монографии, выпущены в свет книги и альбомы, а вот достоверного биографического исследования нет.

И самым живучим, и самым неправильным, несправедливым по отношению к художнику мифом остается миф о том, что Калмыков при жизни был непризнан и неизвестен. Неправда.

Читая документы в архивах, вчитываясь в строчки газет, понимаю: он был в те годы известным художником, он участвовал во многих выставках. Его приглашали в президиумы конкурсов, ему доверяли писать портреты вождей, что в советскую эпоху было, пожалуй, самым главным показателем успешности и востребованности художника – кому попало делать портреты Сталина, Ленина или Калинина просто-напросто не разрешили бы! А документы в архиве доказывают – он много раз создавал портреты вождей, ему за это платили гонорары и потом приглашали еще.

В Алма-Ате за хорошие производственные показатели в работе он был отмечен благодарностями руководства театра и грамотами Верховного Совета Казахской ССР (1940, 1945, 1959) и даже награжден медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».

В 1936 году Сергей Иванович вступил в Союз советских художников Казахстана (ССХК) и оставался его членом почти до самой своей смерти.

Да, умер он в нищете и одиночестве. И до недавнего времени даже место его захоронения было неизвестно, что давало повод некоторым «исследователям», не удосужившимся заглянуть в архивные книги умерших, утверждать, что похоронен он был в общей могиле, а то и вовсе «отправлен на опыты».

Но это не так. Сейчас уже доказано — опять же документами и свидетельствами очевидцев – что хоронила его бывшая коллега, проработавшая с ним много лет в театре – ЗАХАРОВА Валентина. Она была председателем профкома в театре, ее семья жила в одном бараке с Калмыковым. Правда, это я его бараком называю – длинное одноэтажное здание коридорного типа, множество комнат, все удобства на улице… А тогда это здание называлось «дом артистов театра», и там действительно жили артисты оперного театра и филармонии.

С Валентиной уже не поговорить – она умерла в 2000-м году, но мы разыскали ее пасынка. И Леонид АЛЬТМАН рассказал, что барак стоял на улице Шевченко, напротив Академии наук. А потом в архиве и документ нашелся, подтверждающий это. У них в этом бараке было две комнаты, а у Калмыкова одна – напротив. А когда барак снесли в 1962 году, всем жильцам дали квартиры в микрорайоне. И там они опять оказались рядом – теперь в соседних домах.

А почему место захоронения затерялось? Так у него не было семьи, с родственниками не он поддерживал отношений, с коллегами тоже не общался. В 1962 году он ушел из театра – попросил отправить его на пенсию. Фанатично работал, забывая поесть. Он отдавал живописи все силы и все свои деньги: у него была пенсия аж 52 рубля. Кстати, это не самая маленькая пенсия того времени, на нее вполне можно было бы прожить. Но он все эти деньги тратил на холсты и краски, а не на еду.

Да, смерть Калмыкова в то время не всколыхнула общество, не была воспринята как значительная потеря для искусства. Внимание широкой общественности к его многогранному творчеству и признание за ним достоинства самобытного и талантливого творца пришли через много лет после его ухода из жизни — в начале 1990-х годов, когда Казахстан и Россия влились в мировое аукционное движение. И вот тогда-то работы Калмыкова неожиданно для обывателей, но ожидаемо для специалистов приобрели высокую коммерческую ценность и стали желаемым предметом пополнения частных коллекций.

Первая же выставленная на аукционе Сотбис его картина была продана за десятки тысяч долларов. Точная сумма, кстати, неизвестна, это тайна покупателя… Все эти «тайны» и инициировали появление множества публикаций в СМИ и как следствие – резкий всплеск интереса к творчеству Калмыкова. Но для знатоков его творчества этот успех был вполне закономерен.

Странно, но факт: художник действительно был забыт на долгие годы в общественной среде, а вот среда профессиональная его помнила всегда. С момента его смерти искусствоведы и архивисты целенаправленно занимались творческим наследием Калмыкова, которое они сохраняли, реставрировали и изучали.

О том, что Калмыков при жизни был признан в кругу профессионалов и современники-художники понимали ценность его творчества, свидетельствует история обретения его наследия. 27 апреля 1967 года Калмыков умер. Похоронен 28 апреля, о чем есть запись в книге регистрации умерших, на Центральном кладбище города Алма-Аты. А 29 апреля – то есть через день после смерти — приказом по Министерству культуры Казахской ССР № 144-л была создана комиссия «по описи художественного наследия Калмыкова Сергея Ивановича». Ну не могло быть такого, если художник был никому не известен.

Председателем комиссии была назначена директор Казахской государственной художественной галереи им. Шевченко (КГХГ) Любовь Георгиевна ПЛАХОТНАЯ. Ее работа по сохранению наследия Калмыкова – без всякого преувеличения – подвиг, профессиональный и человеческий. О ней вообще надо писать отдельно и очень много, удивительная женщина, и благодаря ее деятельности казахстанские музеи сейчас имеют многие произведения искусства.

Зная, что Калмыков свои работы не продавал, а дарил, и потому большинство работ находилось в квартире, Любовь Георгиевна «добилась опечатывания квартиры и создания Государственной комиссии» по описи наследия Калмыкова. И уже 16 мая 1967 года состоялось заседание комиссии, из протокола которого известно, что «при вскрытии было обнаружено имущество покойного, разбросанное по комнате в хаотическом беспорядке. Художественные этюды и эскизы, книги и журналы были разбросаны по полу, покрывая от наружных дверей полы коридора, кухни и комнаты. Тут же в беспорядке находились тетради, альбомы и отдельные рукописные листы, а также пакеты с красками. В помещении не обнаружены ни мебель, ни посуда, ни стеллажи. Не было также одежды, чемоданов или сундуков. Посреди комнаты находилось некое подобие мольберта. Окна завешаны были этюдами…».

Комиссией было разобрано, просмотрено и инвентаризировано около 3000 единиц имущества – картин, гравюр, эскизов, тетрадей, альбомов и книг. 28 апреля 1969 года специальным приказом Министра культуры Казахской ССР Казахской государственной художественной галерее им. Шевченко было передано 1085 работ. Оренбургский музей изобразительных искусств получил 165 картин Калмыкова, Государственный Русский музей — 5 графических работ, Музей изобразительных искусств им. А.С. Пушкина — 5 работ, Павлодарский областной музей советского искусства – 130 работ. А в Государственный архив Казахской ССР (ныне – ЦГАРК) – отправили документы, рукописи, наброски и эскизы (1467 работ). А еще 107 картин художника было передано в музей истории психиатрии. Где сейчас этот музей и куда делись эти работы – неизвестно…

В декабре 1968-го года состоялась посмертная выставка Калмыкова и вышел каталог, давно ставший библиографической редкостью. А в начале 90-х стало понятно, что бОльшая часть наследия Калмыкова для государства утрачена – множество работ находится в частных коллекциях. Каким путем они туда попали – тайна. Вернуть их не представляется никакой возможности, ибо владельцы частных коллекций понимают, что интерес к Калмыкову со временем будет только повышаться, а стоимость картин – расти.

Для широкого же зрителя, несмотря на его нынешнюю «модность», сложное и специфичное творчество Калмыкова остается малопонятным, а он сам – явно недооцененным художником. Увы, обывателей больше привлекают мифы о художнике, чем его творчество. Его описывают как странного, малообщительного человека. Алмаатинцы тех лет запомнили его внешность – яркая необычная одежда, которую он сам себе шил, спутанные волосы, большие самодельные мольберты. И они это с удовольствием описывали, но не описывали его работ, его картин, которые он создавал с огромной скоростью, работая везде, каждый клочок бумаги – шляпные картонки, салфетки, куски картона — используя как основу для будущего произведения.

Его коллега, балерина БОСТАНЖОГЛО (известная фамилия, но о самой балерине я ничего, увы, не знаю), с которой он общался и дарил ей свои работы, вспоминала: «Еще в ранней молодости он был замкнутым, малообщительным человеком, позже его считали чудаком… Всегда считался талантливым художником, это признавалось всеми компетентными лицами, но дело в том, что масса странностей в его поведении не позволяла ему добиться заслуживаемого им положения».

Кстати, за время расследования мне повезло – я видела работы Калмыкова в частных коллекциях. В основном, это были потомки коллег Калмыкова по театру или художественной деятельности. И все эти работы были подарком – художник любил дарить картины тем своим знакомым, кто ему нравился. И часто эти подарки не подписывал…

Картины сохранились в семьях, их не продали и не собираются, хотя зачастую потомки тех, кому Калмыков дарил свои работы, живут сейчас скромно…

Мне кажется, что вот эти «странности» характера, в сочетании с беззащитной и ранимой натурой Калмыкова, абсолютно лишенного «амбиций» (реальных, житейских, а не являющихся результатом психического расстройства), и послужили причиной того, что к моменту выхода на пенсию он стал человеком без положения, никому вне театрального и художнического сообщества не нужный.

А самый страшный миф о Калмыкове был создан публикациями последних 20 лет. Журналисты и искусствоведы усиленно навязывали (и навязывают) художнику образ человека, симулировавшего психическое расстройство с целью избежать некоего давления или ограничения со стороны властей. Таким образом, по мнению этих «исследователей», художник пытался «сохранить себя для высокого служения искусству». Это очень ложное понимание личной трагедии Сергея Ивановича, действительно много лет страдавшего тяжелыми болезнями, является, на мой взгляд, оскорбительным. В архивах много курортных карт с диагнозами «туберкулез», «хроническая язва» и так далее, но нет среди этих диагнозов психических расстройств.

И уж совсем недопустимы некоторые эпитеты, которые позволяют высказывать в адрес художника журналисты, писатели и даже искусствоведы: «городской сумасшедший», «ненормальный», «юродивый», «не в себе»… Перечислять не хочется. Как мы, потомки, неблагодарны и неблагородны в отношении гения, подарившего нам новые миры!

…17 марта 1967 года соседи, обеспокоенные запахом гари, исходившим из квартиры Сергея Ивановича, вызвали скорую помощь и милицию. Как выяснилось, он собрал большое количество бумаги и пытался поджечь ее на полу комнаты. В последние предшествующие госпитализации два месяца, как заявили соседи, Калмыков «в квартире все стены обмазал мазутом, сорвал провода, отключил газ, разобрал все вещи по частям, переломал их. Ходил обнаженным или в одной куртке, грязной, в лохмотьях. Постоянно разговаривал сам с собой». Госпитализация в психиатрическую больницу помогла продлить жизнь Калмыкова на 40 дней (причиной смерти стала двусторонняя тотальная сливная бронхопневмония с абсцедированием слева), и, как мы сейчас понимаем, спасти от уничтожения фонд его художественного и литературного наследия.

Диагноз направившего лечебного учреждения: Старческий психоз.

Клинический диагноз: Параноидная шизофрения, конечное состояние.

Сопутствующие диагнозы: общий атеросклероз, церебральный склероз, двухсторонняя пневмония, миокардиодистрофия, старческий маразм…

Заметьте, только на последнем месяце его жизни появляется этот диагноз. Что собственно неудивительно – туберкулез и прочие страшные недуги разрушают не только тело…

Что-то я много написала. Не знаю, дочитали ли вы…

Тем, кто все-таки дочитал: мы отметили день рождения Сергея Ивановича. По своему, без пафоса. Но с цветами. Съездили на могилу. Положили цветы. Постояли. И порадовались — кто то, кто был до нас, принес сюда краски.

Твори, Сергей Иванович. Мы тебя помним…

ДЕЛИТЕСЬ СВОИМ МНЕНИЕМ И ОБСУЖДАЙТЕ СТАТЬЮ НА НАШЕМ КАНАЛЕ В TELEGRAM!